Сергей Чобан: Всем людям нравится город XIX века

Современные люди хотят, чтобы города выглядели, как в XIX веке, но с современным уровнем комфорта, зачастую превосходящим реальные человеческие потребности. Почему это невозможно, как наши желания влияют на заботу об окружающей среде и превратятся ли исторические центры мегаполисов в лес из небоскребов, рассказал в интервью РИА Недвижимость руководитель архитектурного бюро SPEECH Сергей Чобан.

– В своих последних выступлениях вы делали акцент на бережном отношении к окружающей среде и на его противоречии с растущими требованиями к комфорту. Какие из наших требований к комфорту наименее дружелюбны к окружающей среде?

– Вот простейший пример. Сейчас мы находимся в холле отеля, и это помещение гигантского размера. Его нужно отапливать или охлаждать в зависимости от сезона, поддерживать комфортный климат. Оно имеет огромное количество стекла, которое очень трудоемко в эксплуатации: пачкается, на нем скапливается снег, причем данные проблемы необходимо постоянно решать. Это и есть прямое воплощение моего посыла.

«

Если мы все время будем желать чего-то большего, более помпезного, более выразительного и масштабного, это неизбежно будет связано с потерями энергии, которые необходимы на удовлетворение данных требований. Мне кажется, что заметную часть человечества сейчас оставило чувство обоснованности и соразмерности затрат на комфорт, в то время как другая – очень большая – часть населения планеты, напротив, испытывает серьезные трудности.

Увы, разрыв между богатыми и бедными по-прежнему очень велик. Но при этом, если сравнивать с прошлыми веками, количество людей, которые не могут себя представить вне очень высокой степени комфорта, все больше и больше. У нас есть стекла, которые могут высветляться и затемняться вместо нормальной массивной стены, например. Или светильники с огромным количеством световых сценариев вместо одной простой лампы. Можно, конечно, сказать, что я отстал от жизни, но ведь, объективно говоря, на все это тратится огромное количество энергии, которая требует все больше ресурсов, что, в свою очередь, неизбежно отражается на окружающей нас среде.

– Складывается впечатление, что сейчас население больших городов, прежде всего Москвы и Петербурга, очень враждебно относится к любому новому строительству. Что это за тренд и почему он возник?

– Это действительно феномен, который я наблюдаю уже достаточно давно. Сложилась очень интересная ситуация, когда все виды искусства, будь то живопись, кино или музыка, претерпели в течение XX века кардинальные изменения. Современное искусство – это нечто в корне отличное от того, что делалось в XIX веке, и с этим все смирились. Никто сегодня не станет утверждать, что Герхард Рихтер – это художник заведомо худший, чем Энгр (Герхард Рихтер – современный немецкий художник, стоял у истоков зарождения направления капиталистического реализма. Жан Огюст Доминик Энгр – французский художник, живописец и график, общепризнанный лидер европейского академизма XIX века – ред.). Это просто художник, работающий в другое время и выражающий другую форму гармонии.

«

Архитектура развивается примерно так же, как и другие виды искусства, и она тоже кардинально обновила свои выразительные средства за последние 100 лет. Однако, к сожалению, люди, не имеющие отношения к архитектуре, умудрились этого не заметить. Они по-прежнему находятся в парадигме классического европейского города и предпочитают типичную для европейского города гармонию – сравнительно малоэтажную застройку исторического центра, которая прерывается отдельными высотными доминантами, имеющими совершенно определенные формы: либо купол, либо шпиль.

– А почему же мы не строим такие города?

– Если такой город построить сегодня, то есть повторить, скопировать, уверен, что ни одного голоса "против" не будет. Правда, есть одно важное "но": с точки зрения и сегодняшней экономики, и сегодняшних представлений о комфорте такой город чрезвычайно неразумен. Комфортабельность отдельных элементов жилья в таком городе, может, и присутствует, но для очень малого количества населения. Плотность подобных городов меньше и позволяет разместить меньше жителей в пределах комфортной доступности по отношению друг к другу.

Так что есть много причин, кроме эстетических, которые привели к появлению других городов. Люди не хотят сегодня долго ходить пешком, они привыкли быстро добираться из одной точки города в другую, размеры офисов компаний сейчас в разы больше, чем это было в предыдущие века, производство больше не может находиться в центре города, заметно повысились требования к уровню шумозащиты и так далее.

Но все это наши любители классических городов как-то пропустили мимо ушей. Получается, они хотят того комфорта, который принят сегодня, а вот города хотят такие, как вчера. И этот парадокс действительно присутствует, приводя к неоднозначным последствиям. Прежде всего, к жесточайшей охране памятников, которая сама по себе хороша, но в разумных пределах. То есть памятники нужно охранять, но так, чтобы у них появлялся шанс второй и третьей жизни. Если ты охраняешь каждый гвоздь и тем самым этот шанс у них отнимаешь, то они все равно разрушатся, потому что не будет экономического интереса ими заниматься.

– А почему наибольший протест у населения вызывают высотные доминанты? Они действительно вредны или просто не нравятся?

– Доминанты просто не нравятся. То, как они "вредят", это всегда вопрос некоего сравнения. Ясно, что на строительство высотного дома нужно больше средств и энергии, чем на строительство дома низкой этажности. С другой стороны, высокий дом концентрирует функции на небольшой территории, и понятно, что в некоторых городах, где стоимость квадратного метра площади действительно велика, без высотного строительства ни о какой экономике говорить не приходится.

В целом, это перекликается с предыдущим вопросом. В традиционную форму города входят два типа доминант – это купол и шпиль. А вот башни, которые строятся сегодня, ни тем, ни другим не являются. Башня может быть где-то шире, где-то уже, может чуть-чуть скругляться, как знаменитый небоскреб "Огурец" в Лондоне, но высоких острых шпилей уже никто не делает.

Сегодняшняя башня – это квадратные метры даже в самых развитых с архитектурной точки зрения странах, поэтому все высотки получаются более-менее похожими друг на друга. И это формирует принципиально отличный от классического образ города. Поэтому скопление таких башен и вызывает отторжение.

– То есть в широких массах основной запрос на архитектуру – это просто "как раньше"?

– Да, все так. Есть запрос на город XIX века. Это плоский контур, максимум шесть этажей, и над ним возвышаются шпили и купола. Есть, конечно, страны, в которых и политики, и архитекторы долго работали над изменением общественного вкуса в области архитектуры. Это, например, Дания, Норвегия, Нидерланды, частично Германия, Северная Америка, хотя и в этих странах много сторонников города прошлого. И есть страны, в которых изменение вкусов не произошло, и люди в большинстве своем по-прежнему мечтают о традиционном городе.

– И вы, и другие эксперты отмечали, что люди хотели бы жить как можно ближе к центру города, но одновременно, когда в ходе Московского урбанистического форума была высказана идея повысить плотность населения центра Москвы, это вызвало сильное возмущение у горожан. Как же быть с этим противоречием?

– В целом жизнь возле центра считается более привилегированной. Насколько я знаю, на Урбанфоруме говорилось о резком уплотнении центра и строительстве в нем большого количества новых сверхтонких доминант. Во-первых, я хочу возразить, что никаких сверхтонких и сверхэлегантных по силуэту доминант нам ждать не приходится в ближайшее время хотя бы потому, что они экстремально дороги в строительстве в силу соотношения полезных площадей к высоте и расходов на возведение. А во-вторых, уплотнение есть уплотнение. Мы все равно получим силуэт как у "Москвы-Сити" или других подобных центров.

Но, с другой стороны, это тренд, который существует практически во всех активно развивающихся городах, и Москва имеет все шансы его разделить. Лично мне такая картинка города кажется экстремальной: я выступаю за то, чтобы на одно высотное здание приходился целый массив более низких, ибо только в этом случае можно говорить о режиссуре вертикалей и горизонталей, где небоскребы служат именно доминантами. Я считаю, что это было бы гораздо более приятной для глаза картинкой, чем избыточная концентрация высотных зданий в центре. Но я также знаю, что и в России, и на Западе есть довольно активные носители мнения, что большие объемы высоток в центре могут и должны появляться в большом количестве. Так что повторюсь, я с этим не согласен, но объективная вероятность такого развития есть.

– А получится ли разрешить конфликт интересов между теми, кто стремится жить в центре, и теми, кто хочет запретить новую застройку центра?

– Только ограничением своих собственных потребностей. Только это может не привести нас к последующему коллапсу. Это касается и охраны окружающей среды, и охраны образа города.

– Давайте поговорим об "архитектуре окраин". Есть ли какой-то шанс, что в массовое жилое строительство проникнет хоть какое-то архитектурное разнообразие, или это просто не тот уровень потребностей?

«

– Во-первых, массовое строительство постигла очень опасная участь. В основном там строятся здания высотой 15-20 этажей. Это, я считаю, самая неудачная высота: сомасштабными человеку являются 7-8 этажей, а кроме них, человек нормально воспринимает башню-доминанту, но высотой уже примерно 30 этажей. А вот между 8 и 30 этажами, к сожалению, происходит вся массовая застройка.

Это приводит к появлению очень некомфортных по своему масштабу пространств. Дворы, даже если это квартальная застройка, становятся несоизмеримо большими. Даже если мы пытаемся разделить эту застройку на вертикальные дома-фасады, адреса и говорить, что у каждой секции, у каждого дома есть свой фасад, все равно это не приводит к сомасштабной застройке. Поэтому для массовой застройки вариант семи– и восьмиэтажной застройки с отдельными более высокими доминантами был бы лучше, чем то, что делается сейчас. Проблема еще в том, что слишком высокий спрос в массовом сегменте жилья нивелирует запрос на качество создаваемой среды. Люди хотят в первую очередь улучшить свои жилищные условия. Но это не значит, что мы, архитекторы, не должны думать о качестве и сомасштабности человеку создаваемой нами застройки.

– Сейчас часто говорят о редевелопменте и возможности зданий менять свои функции. Есть ли такая возможность у современных зданий? Они выглядят довольно однозначными по своей функциональности…

– Здания, которые строились сто лет назад, тоже были однозначными, я не вижу большой разницы между тем, что делалось тогда и сейчас. Эстетика вчера была одна, сегодня – другая, но во все времена делались, условно говоря, коробки. Другое дело, насколько долговечной была тогда и насколько долговечна сейчас структура этих коробок. К примеру, сейчас мы с вами находимся в здании, которое раньше было больницей, а сейчас это отель. Я уверен, что, если что-то изменится, то это здание легко можно будет превратить и в жилое, и в офисное. Причем сделать это можно, не ломая здесь все, а просто изменив планировку этажей. Я сейчас занимаюсь в Берлине переоборудованием здания, которое раньше было офисом, сегодня оно функционирует как отель, но в будущем может опять изменить свою функцию. Это совершенно нормальный процесс, который происходит во всем мире.

Что касается домов, которые делаются сегодня, то у них есть две особенности. Первая связана с их конструктивной основой. В старых зданиях были несущие стены, в современных это, как правило, несущие колонны и наружный каркас. Если абстрагироваться от фасада, то все эти "коробки" можно переоборудовать. У меня есть примеры в Петербурге, когда я брал недостроенные каркасы или промышленные строения семидесятых годов, проектировал для них новые фасады и превращал в современные офисные здания. Видимо, дальнейшая судьба этих зданий будет такой же, потому что фасады, которые мы сегодня производим, в силу их многослойности, не так долговечны, как старинные. И это вторая особенность современной архитектуры. Старинные фасады – это стена, которая и несет, и является лицом фасада. Сегодня здания делаются принципиально по-другому: их несущий слой и "лицо" различаются. "Лицо" расположено на относе, на консоли, состоящей из металлических анкеров. Между этими двумя слоями находится утеплитель – вещь весьма недолговечная.

«

Современный фасад непременно будет впоследствии сниматься, меняться. То есть то, на что мы, архитекторы, обращаем наибольшее внимание – на внешний облик здания, – это как раз наименее долговечная его часть.

А в целом, если на участке построено высокое здание, и на это потрачено много энергии, и структура этого здания достаточно устойчива в любом смысле этого слова, то велик шанс, что оно в своей структурной составляющей сохранится долго.

– Существуют ли сейчас тренды или конкретные проекты, которые можно было бы назвать знаковыми именно для России, в отрыве от мировых трендов?

– Сейчас сложно найти страны, которые бы могли предложить собственный ярко выраженный тренд. Все-таки глобализация архитектуры произошла, хоть лично я считаю, что только самобытные национальные культуры в состоянии дать какой-то интересный всплеск, который способен заразить в положительном смысле этого слова… Что касается нынешней российской архитектуры, то каждая эпоха, даже короткая, формирует свои особенности. Все, что касается нынешнего развития в нашей стране общественных пространств, безусловно, останется в истории как начало совершенно нового отношения к ощущению пешехода в городе. Язык российской архитектуры сейчас стал более понятен нашим зарубежным коллегам, потому что он больше укладывается в их представления о современности. Это менее характерно, чем архитектура "лужковского периода", но в то же время не сопряжено с такими вкусовыми рисками.

Кстати, о многих зданиях периода Лужкова я могу сказать, что, если они физически не развалятся, то со временем некоторые из них попадут под охрану. Они намного более харизматичные в своей странности, чем те здания, которые мы сегодня строим. Например, дом-яйцо на Чистых прудах или дом "Патриарх" Ткаченко в ансамбле Патриарших прудов имеют все шансы стать памятниками архитектуры.

Беседовала Мария НЕРЕТИНА