Памятники советского авангарда, которые были отреставрированы или капитально отремонтированы в Москве, можно пересчитать по пальцам — это дворец культуры имени Зуева, ДК ЗиЛа, Бахметьевский гараж и еще несколько других объектов. Совсем недавно была закончена реставрация спального корпуса дома-коммуны Московского текстильного института, относящегося сейчас к МИСиС. Работы в этом уникальном здании вызвали жаркую полемику в профессиональных кругах, и РИА Новости обратилось к руководителю авторского коллектива, осуществляющего реставрацию и приспособление памятника, профессору МАРХИ Всеволоду Кулишу и ректору МАРХИ Дмитрию Швидковскому, чтобы они рассказали, как проходила реставрация и какова дальнейшая судьба памятников советского авангарда.
- Всеволод Олегович, дом-коммуна архитектора Ивана Николаева, построенный в 1929-1931 годах, является не только памятником архитектуры регионального значения, но и уникальным объектом среди построек советских авангардистов. Какие задачи стояли перед вашим коллективом до начала возвращения здания к жизни?
Кулиш: Уникальность “Дома-Коммуны” в том, что он был построен для студентов, наиболее активной и пассионарной части общества того времени. Проект был выполнен Иваном Сергеевичем Николаевым на конкурсной основе по программе Бюро пролетарского студенчества и воплотил в наиболее яркой и полной мере идеи нового жизнестроительства, нового общества и культурной революции.
На протяжении почти 20 лет работы над этим проектом мы всегда рассматривали его как совместный культурный проект МИСиС и МАРХИ по воссоздании среды жизнедеятельности и архитектурного образа "дома-коммуны" в условиях новой реальности и существующего потенциала культурных, экономических и физических ресурсов.
Архитектор, профессор МАРХИ Всеволод Кулиш на выставке в одном из корпусов "дома-коммуны" в рамках проекта "Архмосква" в 2010 году.
- У вашего проекта довольно сложное название — "Реконструкция в рамках регенерации с реставрацией и приспособлением комплекса студенческого общежития МИСиС". Кажется, там перечислены все возможные термины…
Кулиш: Да, некоторых оно пугает. Когда мы только приступили к работе в 1995 году, стали искать инвесторов для реализации проекта. Даже ездили с руководством МИСиС на американо-российский симпозиум в Бостон, где представляли проект, но, к сожалению, это не имело никакого продолжения. Процесс поиска денег затянулся, пока руководству института не удалось получить финансирование из федерального бюджета. Трудность заключалась в том, что бюджет, который выделялся на общежитие, предусматривал не реставрацию, а только капитальный ремонт. Ушёл год на поиски приемлемого и законного варианта, чтобы сохранить бюджетное финансирование и не нарушить правила, которые нужно исполнять при работе с памятником. В результате была найдена эта довольно запутанная формулировка.
Швидковский: Вообще, благодаря Институту стали и сплавов и, в первую очередь, влиянию бывшего ректора, а теперь министра Дмитрия Ливанова, взялись за реконструкцию и реставрацию этого комплекса. Кстати, это был самый дорогой проект Министерства образования и науки на протяжении многих лет. Сейчас трудно его оценивать полностью, поскольку из трех корпусов сделан один.
Кулиш: Термин "регенерация" довольно полно и точно отражает сущность этого проекта – восстановление, поэтому цель проекта — восстановить "дом-коммуну" так, как он был задуман Николаевым. Мы просто следовали авторскому решению. Через Мосгорнаследие мы провели режим сноса всех поздних пристроек и надстроек, потому что они не представляли никакой исторической или культурной ценности. Если сравнить то, что мы видим на рисунках Николаева и архивных фотографиях, с тем, что мы обнаружили, когда вошли в комплекс, то получатся совершенно разные и пугающие картины.
Спальный корпус "дома-коммуны" Николаева. Архивная фотография.
- Расскажите, пожалуйста, подробнее, в каком состоянии было здание до регенерации.
Кулиш: За более чем пятидесятилетний период комплекс неоднократно перепланировался, изменялся его внешний облик и функциональное содержание. До нашей работы он был в значительной степени искажен архитектурно не только пристройками и пропорциями членений фасадов, но и внутренней планировкой. Оконные проемы спального корпуса были увеличены по высоте, появились простенки вместо ленточных окон, вместо эксплуатируемой плоской кровли возникла скатная. Половина цокольного этажа спального корпуса, которая была на "ножках", в какой-то период времени была застроена.
Вообще для общежития это не первые строительные работы: в 1960-х годах Моспроектом был выполнен проект капитального ремонта комплекса. Николаев дал согласие на его выполнение, но, как свидетельствуют его близкие, результату он не был рад, потому что планировки здания подверглись радикальной переделке. Например, в планировочном модуле спального корпуса было шесть спальных кабин с центральным коридором, а стало две с коридором вдоль восточной стены. И хотя сами по себе они стали больше и удобнее, санитарных удобств рядом с ними все равно не появилось.
В 1990-х годах спальный корпус общежития был выведен из эксплуатации и до начала строительных работ в 2008 году находился в полуразрушенном состоянии.
Спальный корпус "дома-коммуны" Николаева в 2005 году.
В корпусе дневного пребывания в просторных залах появилось множество перегородок, образовавшие помещения, где разместились организации, не имевшие отношения ни к студентам, ни к образовательному процессу. На втором этаже появилась сплошная продольная стена, а на галерее выгородки для индивидуальных занятий были зашиты и объединены. Это не только не соответствовало проекту Николаева, но даже данным БТИ. Значительные изменения коснулись также всех инженерных систем комплекса.
Изменились планировки и санитарного корпуса, в котором раньше располагались гардеробные с душевыми и уборные комнаты. Вместо них появились помещения для проживания студентов.
Балконы всех корпусов пришли в полную негодность, один из балконов верхнего этажа спального корпуса рухнул и потом, как в домино, начал разрушать остальные. Во внутренних помещениях также произошло частичное обрушение кирпичной кладки. Косоуры внутренних лестниц проржавели и стали также разрушаться, мы их разобрали, так как их использование стало опасным. И когда мои оппоненты говорят о том, что нужно сохранять подлинность всего этого и консервировать все, что осталось в общежитии, я задаю вопрос: как можно законсервировать, например, полностью проржавевшую лестницу, по которой в случае чрезвычайных обстоятельств нужно эвакуироваться?
Лестница спального корпуса "дома-коммуны" Николаева до регенрации.
Швидковский: Действительно, когда памятники конструктивизма реставрируются, часто возникают бурные споры. Ведь общепризнанных методов реставрации построек такого типа не существует. И хотя сейчас происходит реставрация сооружений "Баухауса" (учебное заведение, существовавшее в Германии с 1919 по 1933 год, а также одноименное художественное объединение, возникшее внутри школы — ред.) и первых американских небоскребов в Чикаго, проблемы практически везде одинаковые, и они легко не решаются. Здания, построенные в XX веке, все-таки нельзя музеефицировать. Так что регенерацию дома-коммуны Николаева можно считать настоящим экспериментом, ведь каждый раз нам приходилось выбирать решение из нескольких возможных вариантов.
- А какова была в целом степень износа дома-коммуны Николаева?
Кулиш: До начала проектных работ было выполнено инженерное обследование несущих конструкций и фундаментов по каждому из трёх корпусов "дома-коммуны”. Согласно техническому заключению Мосгоргеотреста – самой авторитетной в Москве организации, – степень повреждения несущих конструкций и утраты важнейших элементов фасадов и частей зданий чрезвычайно высокая. Колебание верхней части спального корпуса превышало допустимые пределы, то есть здание могло обрушиться в любой момент. В отношение спального корпуса вывод экспертов гласил: не подлежит для дальнейшего использования, рекомендуется к сносу. Конечно, согласиться с этим мы не могли. Был выполнен специальный проект по усилению конструкций каркаса, который получил положительное заключение федеральной экспертизы. Чтобы раскрепить каркас, пришлось создать временные диагональные связи по колоннам, а не по стенам, и только после этого строители смогли начать работы в спальном корпусе.
Внутри спального корпуса "дома-коммуны" Николаева в 2006 году.
- Как получилось, что в вашем проекте колонны стали круглыми, ведь у Николаева они были квадратными?
Кулиш: Что касается скругления наружных колонн каркаса, то здесь есть два основания. Первое – техническое. Каркас в этих местах был усилен пучками арматуры, так как пришлось перейти на железобетонные перекрытия вместо деревянных, которые в современном общежитии категорически невозможны по противопожарным нормам. Второе – чисто композиционное. У Николаева в проекте все время работают полуцилиндр и плоскость. Полуцилиндр – эта форма площадки наружных лестниц, форма пандуса, выступов в учебном корпусе. И здесь мы не подражаем Ле Корбюзье, а следуем самому Николаеву. Это в его стиле, тем более, что сохранились рисунки, где у него колонны круглые.
- На какие еще изменения проекта пришлось пойти из-за противопожарных норм?
Кулиш: Современные противопожарные нормы диктуют очень жёсткие требования в отношении общежитий. Все применяемые материалы должны иметь сертификат пожарной безопасности. Поэтому нам пришлось разобрать подоконные части стен спального корпуса, где между двумя рядами кирпичей был засыпан утеплитель органического происхождения – торф или мох сфагнум. Те, кто эксплуатировал общежитие, говорили, что замучались от пожаров. Торф постоянно возгорался и в некоторых частях стен выгорел полностью. Современные противопожарные нормы не разрешают применять утеплители органического происхождения, значит, надо было разобрать стену, поменять утеплитель и собрать все снова.
- То есть частично старые кирпичи были возвращены на место?
Кулиш: Абсолютно верно. Это стоило большого труда из-за возражений со стороны строителей, потому что кирпичи трудно аккуратно разобрать и очистить каждый от раствора. Тем не менее, частично это было сделано. Чтобы развеять сомнения по поводу фасадных стен спального корпуса, могу заверить, что они выполнены не в бетоне, а из кирпича. Затем были послойно нанесены цементная и церезитовая штукатурки. Последняя подобна той, что была выполнена при постройке комплекса.
- Ваш проект предусматривает установку лифта в пандусе. Но, ведь, те, кто жил в общежитии, помнят, что его там не было! Эксперты также на это указывают.
Кулиш: Здесь я должен повторить, что в своих решениях мы следуем проекту Николаева. У Николаева в проёме пандуса был предусмотрен патерностер (paternoster) – лифт непрерывного движения. Это хорошо видно на оригинальных чертежах Николаева, которые неоднократно публиковались. Странно, что экспертам об этом неизвестно. Такой лифт был в здании Центрсоюза. Это цепные платформы без дверей, которые постоянно перемещаются, на них надо запрыгивать и на следующем этаже успеть выскочить.
- Не опасно?
Кулиш: В студенческие годы я попробовал прокатиться на патерностере. Вообще жутковато, конечно. В современном восьмиэтажном здании обойтись без лифта невозможно, как и сделать патерностер. В нашем проекте предусмотрен маленький панорамный лифт в стеклянной шахте и он совсем не перекрывает вид на пространство двойной лестницы. Кстати, нам было бы проще поставить лифт в другом месте, но у Николаева он стоял именно здесь. Замечу, что проект с лифтом в проёме пандуса прошел две экспертизы в Мосгорнаследии и две экспертизы в Москомархитектуры.
- На какие архивные материалы вы опирались в проекте?
Кулиш: Восстановить проект было непростым делом, так как не сохранились подлинные чертежи, да и других архитектурных материалов, на которые можно было бы ссылаться, было недостаточно. Главным образом мы работали с фотографиями, которые нам любезно предоставил Музей архитектуры имени Щусева, а также с публикациями в журналах СА. По ним, анализируя пропорции и членения фасадов, мы восстанавливали в нашем проекте подлинный облик памятника. Например, на архивных фотографиях видно соотношение подоконной части и окон – узких, ленточных, что придавало самому фасаду напряжение и динамизм, утраченный при последующих перестройках.
- Я правильно понимаю, что проект реставрации и приспособления был разделен?
Кулиш: Да, у нас была команда реставраторов, которую вначале возглавлял Александр Бернштейн, а приспособление – моя часть, но, вместе с тем, я выступал руководителем авторского коллектива, который курировал обе части проекта. Нужно сказать, что опыта реставрации памятников конструктивизма на то время не было никакого ровным счетом. В результате сложилась такая ситуация, что реставраторы не всегда были на высоте. Временами они даже уклонялись от своих прямых обязанностей. Сейчас, на финише, сдавая госкомиссии спальный корпус – первую очередь строительства, мы должны были представить материалы по обоим проектам (реставрации и приспособлению) Мосгорнаследию. По реставрации основным документом должен был быть отчет главного архитектора проекта реставрации о выполненных работах. Пришлось искать другого специалиста, который бы выполнил этот отчет вместо Бернштейна.
- Как вы выбирали цвета для интерьеров?
Кулиш: Это очень важный момент для меня. Я не был согласен с реставраторами по поводу окраски внутренних стен, так как они считали, что все должно быть сереньким. Я вскрывал слои краски в пандусе и в лестницах и нашел, что там был такой же синий цвет, как у немецких архитекторов из "Баухауса", использовавших активные цвета, – черный, желтый, синий. Конструктивисты имели очень тесные творческие контакты с ними и с Ле Корбюзье. Посмотрите, например, на цвет стен лестниц в "Баухаусе" или стены виллы "Савой" Ле Корбюзье. Здесь можно говорить о взаимном влиянии в этом отношении.
Цвета, использованные при реставрации и регенерации "дома-коммунны" Николаева.
В журнале "Современная архитектура", который издавали конструктивисты, была размещена серия статей, касающаяся применения цвета в архитектуре, его символизма, психического восприятия и так далее. Идеолог конструктивизма Моисей Гинзбург опубликовал в журнале очень интересную статью, в которой он излагал позицию конструктивистов по цвету. Так вот, они отдавали предпочтение цветовой палитре живописи Фернана Леже, картины которого выполнены в локальных цветах. Гинзбург в своей статье приводит изображение интерьера дома правительства в Алма-Ате. Я был там, и сейчас он беленький и серенький, но у Гинзбурга все плоскости стен, потолков, пола и колонн окрашены в очень яркие цвета. Он писал, что использование контрастных цветов помогает проявить форму.
В нашем проекте локальный цвет стен коридоров спального корпуса – это своеобразная реплика, отсылающая нас к цветовым предпочтениям конструктивистов.
Кроме того, мои оппоненты считают, для обшивки восточного фасада учебного корпуса Николаев применил дерево, цвет которого, якобы, имитировал бетон. Ничего подобного. Это естественный серебристо-серый цвет древесины, который она приобретает под воздействием ультрафиолета и погодных условий.
- Насколько проживание современных студентов будет отличаться от условий 1930-х годов?
Швидковский: Чтобы понять идеи Николаева, надо вспомнить контекст той эпохи. Это было такое время, когда, например, Владимирский губисполком мог принять постановление, что брак отменяется, а дети поступают в собственность Республики. Такого обобществления быта мы достигнуть никак не сможем. А Иван Сергеевич во время своей молодости был абсолютным сторонником тех идей.
Кулиш: Есть разные свидетельства относительно того, как там жили студенты. У И.Николаева в 1929-1931 годах общая площадь корпусов комплекса составляла почти 25 тысяч квадратных метров. В общежитии проживало 2 тысячи человек. Сам Николаев описывал, что действовал достаточно жесткий регламент, согласно которому днем студенты находились на занятиях, в библиотеке или работали индивидуально, вечером посещали санитарный корпус, где принимали душ и переодевались, затем шли в длинный восьмиэтажный двухсотметровый спальный корпус, где располагались спальные кабины напоминавшие купе поезда. В кабинах площадью 2,4 метра на 2,4 метра (5,76 квадратного метра – ред.) размещались две кровати шириной по 80 сантиметров, две тумбочки и раздвижная дверь. Днем пребывание в спальных кабинах разрешено не было. В нашем проекте нам удалось воссоздать спальные кабины, они будут выполнять музейную функцию, но в них при желании можно и переночевать.
У Николаева со стороны южного двора на санитарном корпусе общежития были большие бетонные балконы, на которые студенты выходили заниматься зарядкой. Был очень развит учебный корпус дневного пребывания: была замечательная столовая, огромное общественное пространство наподобие форума, где все встречались, общались, масса была помещений социального назначения, например, почта и прачечная, медицинский пункт. Это все размещалось на первом этаже, а на втором располагались залы коллективных и индивидуальных занятий и библиотека. На территории общежития также были спортивные площадки и великолепный сквер, который есть до сих пор.
В новой жилой ячейке спального корпуса две комнаты площадью 10,5 квадратного метра на одного человека и 17,5 квадратного метра на двух человек. Комнаты имеют общий санитарный узел с душевой кабиной и уборной. На каждые четыре жилые ячейки предусмотрена кухня с электрической плитой, холодильником, микроволновой печью, телевизором. В обновленном санитарном корпусе предусмотрены большие жилые ячейки на трех студентов, но это предел, который предусмотрен современными нормами. Там также на первом этаже будут помещения для маломобильных групп. Для "колясочников" жилое помещение той же площади рассчитано всего на двух человек
Восточный фасад спального корпуса "дома-коммуны" Николаева после реставрации.
Швидковский: По современным нормам в такое здание могут вместиться 700-800 человек, и изменить это мы не в состоянии. Мы вынуждены идти на элементы реконструкции, так же, как обязаны сделать такие лестницы, как требуют пожарные.
- Дмитрий Олегович, а каково вообще ваше отношение к сохранению памятников конструктивизма и к зданиям той эпохи?
Швидковский: Одна из самых сложных проблем мировой реставрации, как ни странно, это сохранение наследия XX века. Это касается как архитектуры авангарда, так и памятников неоклассицизма. Более того, сейчас уже стоит вопрос об охране построек модернизма — интересных послевоенных зданий. Ведь чем дальше мы уходим от советской эпохи, тем больше становится интерес к времени, когда наша страна была сверхдержавой, тем более, что советская архитектура всегда была частью идеологии, причем идеологией даже более откровенной и прямолинейной, чем лозунги.
Для Москвы же охрана памятников авангарда вообще должна иметь особенное значение, прежде всего потому, что столица России в самом полновесном значении этого слова является и столицей русского, а на самом деле и мирового архитектурного авангарда 1920-х годов. Ни в одном городе мира нет такой концентрации столь выдающихся памятников 20-х – 30-х годов прошлого столетия.
Правда, нужно понимать, что все эти сооружения строились исходя даже не из жизни того времени, а из мечты о будущей жизни. В них применялись санитарные, жилые, противопожарные нормы, которые сейчас изменились радикально. Поэтому между требованиями современного функционирования этих памятников и их полноценной реставрацией столкновение неизбежно. Но абсолютный императив – это сохранение памятников конструктивизма, потому что они являются основным вкладом нашей страны в тысячелетнюю историю архитектуры. В развитии архитектуры России не было больше такого периода, как 20-30-е годы XX века: в тот период мы не следовали за общемировым архитектурным процессом, а воздействовали на мир, что подтверждается монографиями, выставками, интересом архитекторов, которые приезжают в Москву из множества стран. Только из Рима, к примеру, мы в МАРХИ приняли 700 архитекторов по программе "Москонструкт".
- Итак, вы считаете нужно все сохранять? Или должна быть дифференциация?
Швидковский: откровенно говоря, посчитать объекты конструктивизма в Москве достаточно трудно, поэтому нам надо решить, что мы относим к числу этих памятников. Если это только самые известные постройки, предположим, Мельникова, Николаева, Весниных, Голосова, то их несколько десятков. Но это будет, наверное, неправильно, потому что у нас сохранилось большое число жилых комплексов этого времени. Если мы будем охранять все это наследие полностью, прибавив к нему еще клубы и промышленные сооружения 1920-х годов, то мы получим огромный объем очень трудно реставрируемых сооружений. Возникает грандиозная и очень почетная задача, связанная с реставрацией, включением их в культурное наследие Москвы, приспособлением и популяризацией этих памятников среди жителей и туристов, что может дать очень значительный культурный и экономический эффект.
Беседовала Елена ЛЫКОВА
